- Страницы Прошлого
Абрам Самойлов: «Местечко юности моей» — воспоминания о Бельцах
Вид на бельцкую улицу. Фото из архива «СП»
Представляем воспоминания бельчанина Абрама Самойлова, которые были опубликованы в сборнике «Бельцы: рассказы и воспоминания», вышедшем в 2006 году в Иерусалиме под редакцией Арье Гойхмана. Воспоминания касаются периода до Второй мировой войны.
— Местечка, о котором пойдёт речь, уже давно нет. Долгие годы евреи строили и благоустраивали родное местечко, а немцы превратили его в прах.
На этом месте за 40 лет после окончания войны возник современный многоэтажный город, сохранивший название исчезнувшего местечка Бельцы.
Вспоминая родное местечко, атмосферу, в которой я вырос, я вижу все так ярко, так детально, как будто это было вчера, а ведь прошло уже столько лет...
Сегодня почти не найти следов, свидетельствующих о том, что в недалёком прошлом здесь находилось старое местечко с покосившимися, плотно прижатыми друг к другу домами. Пыльное, болотистое, но всеми любимое место на Земле, о котором поёт душевная мелодия на простые, добрые слова: «Майн штэйтеле Бэлц». Где бы евреи ни жили, знающие и не знающие идиш, они с особым удовольствием поют эту песню.
Наш район, от собора Св. Николая до моста через реку Реут, состоял из двух параллельных улиц (в советское время — Ленина и Ленинградской) с прилегающими к ним закоулками. Это был самый старый участок городка.
На этом промежутке улиц красовались только два каменных здания. На правой стороне — двухэтажный дом с балконом, в котором находился магазин косметических товаров Визмана и на другой стороне улицы — дом с полуподвальным помещением, где находилась мастерская хозяина, занимающегося выпечкой сладких пушистых булочек и горячих бубликов. Рано утром и вечером над городком витал приятный аромат свежей выпечки и возгласы продавцов: «Горячие бублики!».
Память об этих временах у меня всегда ассоциируется со спокойным, зимним утром и домами, накрытыми снежным ковром.
Из-за скученности строений в нашем районе квартиры были мало освещены, что вынудило ряд жильцов сделать окна в потолке.
Все торговые точки находились на правой стороне улицы, где в каждом доме парадная комната служила лавкой.
Тут работали три пекарни — Либера Портного, Шама Газа и Шломо Лиса, небольшой пивоваренный завод Дордика и цех по производству газированной воды Ицика Тепера.
На противоположной стороне улицы большинство жителей были мастеровыми и у всех имелись прозвища. Все работы они делали прямо на улице, перед их домами, на самодельных станках и нехитрым инструментом.
Мойше бондарь вручную из дубовых брусков мастерил бочки. Бурих Ротарь в таких же условиях изготовлял колеса. А Мойше Коваль клепал лошадям новые подковы.
Пинхас Черкес, всеми уважаемый житель нашего района, торговал горюче-смазочными материалами, в основном керосином и дегтем для смазки кожи. Мендель Котел торговал кипятком, в основном, по субботам, когда евреям запрещено было зажигать огонь.
На перекрестке с переулком находился мучной базар. В доме на углу Мотл Кырлан торговал вином на розлив, и в корчме всегда стоял противный запах винного перегара и чеснока.
Отсюда переулок уходил до Сенной площади у Кишиневского моста, где в шатрах жили цыгане.
От корчмы до цыган проезжая часть была не мощёная, всегда грязная. В летнее время здесь торговали вареными початками кукурузы и бахчевыми. Огрызки кукурузы и кожуру бахчевых бросали куда попало, и в них рылись бродячие свиньи цыган.
На левой стороне улицы Ленинградской, за углом, находилась еврейская баня и миква (бассейн для ритуального очищения — «СП»), а дальше, вплоть до еврейского кладбища, паслись коровы, козы и овцы местечковых хозяйств.
Дойная корова или коза были обязательным атрибутом каждого хозяйства нашего района, потому что молочные продукты можно было приобрести только на рынке и только в базарные дни.
Помню, как утром провожали коров на пастбище, а вечером они возвращались домой гуртом, вваливались на улицы, затрудняя на какое-то время движение транспорта.
Одних кормилиц с ценным грузом хозяева встречали, другие сами головой распахивали ворота и заходили не в стойло, а становились там, где их обычно доили.
В ожидании отёла мои родители внимательно следили за поведением Маши (так звали нашу корову). В стойле убрано и Маша, чистая, на свежей подстилке, глядит на своих хозяев. Мама говорила, что у Маши взгляд человеческий, она чувствует нашу заботу и благодарна за неё.
Последние ночи мама спала мало, с фонарём ходила в стойло навещать Машу. Когда возвращалась, папа спрашивал: «Ну что?». «Пока ничего», — отвечала она и ложилась отдохнуть.
Папа всегда вставал рано. В тот день, проснувшись, он вышел во двор и, зайдя в стойло, увидел Машу, облизывавшую только что появившегося на свет теленка. В этот день в нашем доме был праздник.
Помню, когда мне исполнилось 7 лет, мама одела на меня талес (молитвенное облачение, представляющее собой особым образом изготовленное прямоугольное покрывало — «СП») и с соседским мальчиком Нуней отправила в хедер (базовая начальная школа в традиционной еврейской религиозной системе образования — «СП»). Меня встретил ребе Идл, хозяин хедера. Это был старый человек с плохим зрением, в овальных очках с толстыми линзами. Он спросил, как меня зовут и, показав на ребе Лейзера, своего помощника, сказал: «Он будет с тобой заниматься».
Я неохотно ходил в хедер из-за страха перед хулиганом, терроризировавшего всех учеников. Звали его Пейся, и был он самым рослым, а я самым маленьким. Он меня не обижал, но я его боялся. Вечно от него пахло чесноком. Этим противным запахом он отравлял воздух в небольших помещениях хедера. Проучился я у ребе Лейзера два сезона (по 6 месяцев), после чего перешел в частную школу на идиш, где преподавали не только чтение, но и письмо. Через год я поступил в государственную начальную четырёхгодичную школу, где директором был Треля.
В школе я подружился с Мойше Левиным — парнем из бедной семьи портного. После окончания школы он не продолжил учёбу, а начал работать, чтобы помогать семье, находившейся в тяжёлом материальном положении. Он поступил учеником в типографию Григорьева. Освоив специальность наборщика, он в 1935 году уехал в Бухарест и поступил работать в типографию газеты «Adevărul Dimineața» («Утренняя правда») .
Вскоре его заметки стали появляться в еженедельнике об освободительной борьбе народов Африки. Позже он стал активно участвовать в работе еженедельника «Cuvăntul Liber» («Свободное слово»).
Мне запомнились некоторые заголовки его очерков: «Герой Таненберга» – о Гинденбурге, «Последний разочарованный» – об Андре Жиде. Очерки о работе конгресса профсоюзов, проходившего в то время в Лондоне, на котором Левин присутствовал в качестве корреспондента.
В период второй мировой войны Мойше Левин находился в трудовом лагере в Трансильвании. После выхода румын из войны он возвращается в Бухарест и включается в политическую жизнь новой Румынии.
В 1948 году, когда образовалось еврейское государство, Мойше Левин находился в Италии в качестве посла Румынского правительства, возглавляемого Петру Гроза.
Мойше Левин понял, что с возникновением еврейского государства началась новая эра в истории еврейского народа, и осуществил свою сокровенную мечту — жить в своем государстве. Он без промедления оставил престижную должность посла и перебрался из Италии в Израиль.
В Израиле он сразу взялся за любимое дело — журналистику. Организовал и начал печатать еженедельник «Viața noastră» («Наша жизнь») на румынском языке.
Талантливый журналист-самоучка, остроумный, владеющий в совершенстве румынским языком, он умер в 1967 году после тяжелой болезни в Тель-Авиве, а созданная им газета продолжала печататься.
В гимназии им. Иона Крянгэ, куда я поступил после начальной школы, директором был некто Валуца. Мужчина лет за пятьдесят, приятной наружности, ростом выше среднего, с бородкой лопаткой, поросшей сединой. А его помощником работал преподаватель румынского языка и литературы, молодой человек, член фашистской националистической партии кузистов Петру Стати. Помню, в 1937 году, когда партия кузистов в союзе с националистом Октавианом Гога пришли к власти, бельцкие кузисты, под водительством своего местного главаря Новицкого, прошли триумфальным маршем по главной улице Бельц.
Мне запомнились два гимназиста: Леонид Ойгенштей (Леонте Рэуту) и Бенцион Тумаркин (мой ровесник). Первый впоследствии стал юристом и коммунистом, был членом центрального комитета компартии Румынии. Он ушёл из политической жизни, после того, как Старший Брат (СССР) обвинил его в космополитизме.
Бенцион, маленький, невзрачный человечек из бедной семьи (отец занимался ремонтом калош). Он преуспевал среди учащихся нашего класса, сидел за партой в первом ряду, чтобы быть на виду у преподавателей, уважением которых пользовался всегда. Материальное положение семьи вынудило молодого человека подзарабатывать частными уроками.
В 1932 году органы Румынской Сигуранцы арестовали Бенциона, как руководителя подпольной молодежной коммунистической организации «Красный школьник». Отец одной из его учениц, состоятельный предприниматель Либер Портной, выкупил будущего зятя у Сигуранцы, сосватал их втихаря и контрабандным путем переправил в Советский Союз.
Там, за Днестром, Бенцион сумел доказать братьям по оружию, кто он такой. В царстве, провозгласившем братство народов и воспевавшем: «кто был никем, тот станет всем», руководителя «Красного школьника» почему-то не репрессировали, он продолжал учиться и стал врачом. Остальных перебежчиков засылали без суда в дальние лагеря Коми АССР, на сажевые заводы сроком на 10 лет, по статье «ПШ» (подозрение в шпионаже).
После моего ухода из хедера я долгое время страшилу Пейсю не встречал, а увидел его уже совсем взрослым мужчиной. Высокий, широкоплечий, с тяжелой походкой и суровым одноглазым лицом, он прозывался теперь Пейся Лобер. Всегда свежевыбритый и скромно одетый, он не пьянствовал, не хулиганил и не работал. Никого не обижал, хотел только, чтобы его боялись. В 1940 году он исчез, потому что в социалистическом государстве работать обязаны были все.
В том же 1940 году исчез другой, тоже всем известный молодой человек, звали которого Ицикл, младший сын банщицы в микве.
У старушки было два сына: Голд и Ицик. Старший был глухой, но трудолюбивый, а младший — выродок и бандит. Работать он не хотел, воровал, его арестовывали — он отсиживал срок и снова попадался, хулиганил бесстрашно, отчаянно лез в драку с явно превосходящими его по силе. Ничто его не пугало, жизнью он не дорожил, был весь изрезан в драках, с глубоким шрамом на левой щеке.
Ицик был среднего роста, плотного телосложения, всегда свежевыбрит, волосы подстрижены под машинку. Из-под кепки, натянутой низко на лоб, глядели светлые колючие глаза хищника. Ходил он всегда один большими шагами и блатной походкой, и вечно торопился. Переставляя ноги, он одновременно дергал плечами.
Говорили, что в кражах он лично не участвовал, зато мог посоветовать потерпевшим, как найти украденные вещи. Люди не обращались в полицию, пока не узнавали мнение Ицика. Если он признавал, что с делом знаком, вопрос решался мирно. Он был сговорчив и доброжелателен, договорится с ним было легко.
Вспоминается случай на ярмарке: Ицику приглянулась серая каракулевая шапка на голове деревенского мужика. Он схватил кучму и напялил человеку на голову свою кепку. Хозяин улыбнулся, считая это шуткой, но убедившись, что Ицик и не думал шутить, полез в драку. Тут же вмешались, находившиеся поблизости два полицейских. Они знали Ицика и стали его просить отдать шапку по-хорошему. Но хулиган не унимался. Они хватали его за руки, умоляя: «Ицик, не бей...».
Вором по призванию и мастером своего дела был и карманщик Дудл Вайнштейн, младший сын портного из села Кожба на севере Молдовы. Старший брат, рожденный инвалидом, стал писателем-идишистом под псевдонимом Цви Кажбер.
Дудл был интересный мужчина — стройный, аккуратно одетый, всегда в шляпе. Всегда один, он не бродяжничал и алкоголем не увлекался. Когда он появлялся на ярмарке, люди шарахались от него в стороны, особенно деревенские — основная его добыча. Полицейские его знали, он их не остерегался, а они не мешали ему работать. Если попадался, то не оказывал ни малейшего сопротивления блюстителям порядка и покорялся закону. Попадал в заключение ненадолго и, освободившись, продолжал заниматься своим хобби.
В 1940 году на ярмарке стало спокойнее — Дудл исчез. Его признали социально неблагонадежным элементом.
В начале 30-х годов прошлого столетия в нашем маленьком городке произошел вопиющий криминальный случай — убили начальника уголовного розыска Бельцкой полиции, капитана Споялова. А получилось это так. У нас появился «гастролёр» — бандит высшей категории, который наводил страх на жителей городка.
Все силы полиции были брошены на поиски бандита. Наконец, разведка установила, что злодей скрывается по улице Кишиневской. Отряд полицейских под командованием лично капитана Споялова оцепил район и начал прочесывать каждый дом от улицы Ленина вниз к Кишиневскому мосту.
Убедившись, что бандит находится в корчме, из которой он всех выгнал, Споялов подошел близко к двери и призвал его сдаться. В противном случае начнётся штурм дома. В это время изнутри раздался выстрел и комиссар упал. По дороге в больницу он скончался.
Абрам Самойлов
Продолжение Следует
Суждениями Поделись
Правила обсуждения
Оставить комментарий