- Страницы Прошлого
Абрам Пустыльник: «Дина» — воспоминания о Бельцах
Разрушенные в первые дни войны кварталы Бельц. Фото с форума oldchisinau.com
Представляем воспоминания бельчанина Абрама Пустыльника, которые были опубликованы в сборнике «Бельцы: рассказы и воспоминания», вышедшем в 2006 году в Иерусалиме под редакцией Арье Гойхмана. Воспоминания касаются первых дней войны в Бельцах.
На рассвете 22 июня 1941 года наш дом содрогнулся от мощных взрывов. 3адребезжaли стекла, и, казалось, вот-вот рухнет потолок. Когда мы выбежали на улицу, там уже было полно людей, взволнованно обсуждавших случившееся.
Со стороны села Сынгурены, где наша организация строила аэродром, видны были тянувшиеся вверх клубы дыма.
Глядя на это зрелище, я вспомнил недавний разговор Алексея Николаевича Былинина, нашего главного бухгалтера, с начальником стройплощадки в Петрушанах капитаном Шоболовым ответственным за строительство военных сооружений на границе с Румынией. Шоболов говорил о том, что в последнее время участились полёты разведывательных румынских самолётов над его участком.
Я помчался в контору, где рядом с бухгалтерией жил Алексей Николаевич; он, еще в ночном наряде, беседовал с комиссаром нашего управления капитаном Серовым. Когда я вошёл, они прекратили разговор: мое внезапное появление ещё больше усилило их растерянность.
— Чего прибежал в выходной день? — спросил меня Серов.
—В городе тревожно, — ответил я, — наша стройплощадка горит.
— Это военные проводят тактические занятия и сожгли скирду соломы, — успокоил меня Серов.
— Нет, — возразил я, –– это дым от горючего.
Как офицер Красной Армии, он мог только догадываться, но размышлять вслух было опасно. Он, как и все мы, ничего не знал.
Кремлёвские куранты пробили шесть, и мы стали молча слушать последние известия из Москвы. Ничего особенного радио не сообщило.
Позже я узнал от кучера начальника нашего управления, что стройплощадку аэродрома в Сынгуренах полностью разбомбили. Самолёты все уничтожены, временная взлётно-посадочная дорожка и землеройная техника раскурочены, нефтехранилище и единственный корпус сожжены.
Постепенно народ успокоился, и жизнь в городе потекла в обычном ритме. На улице, как всегда в воскресенье, было многолюдно. Дети играли, и их веселье придавало взрослым спокойствия.
Только из выступления Молотова по радио мы узнали, что началась война, но бомбардировки в этот день больше не повторялись.
Началась суматоха. Люди куда-то спешили, на их мрачных лицах видна была тревога.
Утром 24 июня у сборного пункта военкомата меня встретила Дина. Дружба с ней началась с того момента, когда на ее выпускном вечере наши взгляды на какой-то миг пересеклись. Мы решили пожениться, мечтали создать счастливую семью, растить детей, а получилось не так — меня мобилизовали.
Дина смотрела мне в лицо ласковым, полным тревоги взглядом. Прошло уже столько лет, а ее глаза до сих пор остаются такими живыми в моей памяти! Мы тогда не подозревали, что видимся в последний раз.
Объявили воздушную тревогу. Дина вложила мне в руку скомканную бумажку и шепнула: "Ты их не трать, сохрани, чтобы помнить". Обняла меня и побежала домой, там уже долгое время ее отец болел и не вставал с постели.
Со стороны Румынии появились два самолета. Они сделали вираж над городом, разбомбили железнодорожное полотно между Северным и Западным вокзалами и беспрепятственно ушли туда, откуда пришли.
К вечеру опять прозвучала сирена воздушной тревоги. Люди попрятались в подвальные помещения учебных корпусов пединститута, но и туда доносился тяжелый гул вражеских самолетов. Первая бомба упала во двор, где мы только что находились. Образовалась огромная воронка.
По счастливой случайности жертв не было. После отбоя нам, не успевшим переодеться в военную форму, вручили винтовки и погнали на восток.
На перекрестке улиц Пушкинской и Пионерской упала вторая бомба. Скоро опустилась ночь. Тьма 6ылa такая густая, что, казалось, ее можно зажать в кулак. Мы свернули вниз по Пионерской в сторону пивзавода, чтобы через Кишиневский мост выйти на дорогу к Днестру.
Возле узкого мостика через речушку Реуцел образовалась пробка. Жители бежали из горящего города, а самолеты продолжали сбрасывать зажигательные бомбы на знакомые румынам еврейские кварталы. Они налетали и на выходы из города, где скопилось много народа, и, пользуясь осветительными ракетами, строчили из пулеметов в охваченных паникой людей.
В тот вечер я, как и многие, думал, что война скоро закончится. Но только в октябре 1946 года, после фронта и госпиталей, я вернулся в Бельцы.
Все эти годы я разыскивал Дину среди тысяч эвакуированных беженцев. Каждый день я приходил из госпиталя на Астраханскую пристань и искал бельчан среди приплывающих по Волге, и возвращался разочарованным: ни Дину, ни членов ее семьи никто из них не встречал.
И вот я снова в родном городе. Выходя из вагона на Северном вокзале, я встретил Нюсю Ховис, ровесницу и знакомую Дины. Она рассказала мне, что Дины нет в живых: она покончила с собой ещё в начале войны, в Реуцельском лесу. О судьбе ее родителей Нюся ничего знала.
В Реуцельский лес немцы загнали тысячи евреев из Бельц и близлежащих местечек, держали их несколько недель без еды и питья, а потом угнали в Транснистрию.
Многие умерли от голода и болезней.
В 1985 году в Бельцах появился Илья, брат Дины, которого я считал пропавшим. Он узнал мой адрес, и мы встретились. Передо мной стоял седой человек с незнакомыми чертами лица и незнакомым голосом. Я узнал его только потому, что о своем приходе он меня предупредил.
Вначале он молчал, только крепко прижал меня к себе, и чувствовалось, что от волнения он не в состоянии говорить. Когда Илья немного успокоился, я спросил его, где он был все эти годы.
И он начал свою печальную исповедь: "В марте 1946 года после демобилизации из армии я побывал дома в Бельцах. Город лежал в развалинах. Там, где стоял когда-то отцовский дом, я нашел груды земли, заросшие бурьяном.
Два дня я ходил по базару, единственному месту, где можно было встретить кого-нибудь из знакомых, но так никого и не встретил. Оставшиеся в живых люди только возвращались в родной город. Когда я узнал, с какой жестокостью немцы уничтожали евреев, у меня не осталось ни малейшей надежды найти кого-нибудь из близких в живых.
Я не хотел оставаться в городе, где, как мне казалось, я хожу по праху своих родных. Меня терзала мысль, что я не был с ними рядом в то страшное время, что я виноват в их гибели. И я вернулся в Сталинград, куда меня занесла война.
Все эти годы я искал людей, кого-нибудь, кто бы сообщил мне хоть что-то о судьбе моих близких. Я хотел знать, где покоится их прах, хотел увековечить их имена, и скорбеть о них в поминальные дни".
Мы с Ильей побывали в Реуцельском лесу. Пришли туда утром. Погода стояла хорошая. В лесу царила тишина, слышны были только птичьи голоса. На траве еще блестели капли росы, и листья деревьев слегка шевелились на лёгком ветру. В этом удивительном покое трудно было себе представить, что когда-то под этими деревьями тысячи наших родных и близких подвергались жесточайшим мучениям.
Илья прислонился к дереву и заплакал. Я обнял его за плечи, чтобы успокоить, но он отвел мою руку.
— Хочу поплакать, — сказал он, — я столько лет этого ждал... Хочу поклониться этому месту.
Мы долго бродили между деревьями, вышли на опушку леса, но нигде не видели никаких следов, свидетельствующих о страшном прошлом.
Единственная разница бы только в том, что молодой тогда Реуцельский лесок превратился в настоящий лес с могучими деревьями. Ведь прошло немало лет, и я вдруг подумал, что, наверное, хорошо им было расти на еврейской крови.
Абрам Пустыльник
Справка-Пояснение
Фашисты вошли в Бельцы 9 июля 1941 г. В самом начале оккупации они согнали евреев Бельц в два гетто. Одно из них находилось во дворе банка «Moldova», другое — во дворе тюрьмы. 17 июля всех жителей гетто отправили пешком в лагерь временного содержания около села Реуцел. Часть евреев затем была переведена в транзитные лагеря в Лимбены Глодянского района и Рышканы.
В лагере в Реуцельском лесу находилось 3235 евреев из Бельц и близлежащих сёл, 70 % из которых — женщины, старики и дети. Какое количество умерло там, не известно. В конце сентября оставшихся в живых перегнали в центральный лагерь в Маркулештах, оттуда в Транснистрию. Осенью 1941 г. в Бельцах не осталось ни одного еврея.
В нашем городе до войны проживало около 40 тыс. евреев, ещё примерно около 12 тыс. — в окрестностях. В 1945 г. в живых осталось около 5 тыс., из которых 3 тыс. — это те, кто успел эвакуироваться в глубь России и только 2 тыс. выжили в лагерях Транснистрии.
Только в 2008 году в лесу, где располагался Реуцельский лагерь, установили памятник.
Читайте также:
Суждениями Поделись
Правила обсуждения
Оставить комментарий